Форум
Эта книга — о Пути Знания. О том, что он ждет каждого и зовет каждого. О том, что он открыт не только для исключительных личностей — на этом Пути может оказаться любой, кто услышал Зов и откликнулся на него… Совершив вместе с героями потрясающее путешествие за пределы обыденности, к Тайнам мира, к самой границе возможностей человека, вы почувствуете, что значит быть ищущим и как все меняется, когда поиск становится предназначением.
- Спойлер:
Выйдя во двор, я увидел недалеко от хижины круг из больших камней, выложенных на земле. Шаман Етэнгэй стоял возле него; в руках у него была огромная курительная трубка, которую он раскуривал, — из нее шел дымок. В нескольких метрах поодаль горел костер; рядом с ним были навалены охапки каких-то хвойных веток. Айын куда-то исчезла. Я подошел.
Продолжая попыхивать трубкой, шаман велел мне становиться в центр круга. Чувствовал я себя, мягко говоря, неловко. Кроме этого, мне претила сама мысль о том, чтобы участвовать в каких бы то ни было шаманских обрядах; а что задумал делать со мной этот необычный старик, было непонятно, и это вселяло некоторое беспокойство.
«Это ж надо, — изгнание духов! Вот дожил!» — усмехнулся я сам себе, становясь в круг. Но делать было нечего.
Етэнгэй, казалось, не обращал внимания на мое смущение. Он деловито обошел вокруг меня, не заходя за камни и как бы присматриваясь ко мне. Потом он остановился напротив меня, глубоко затянулся и неожиданно с силой выпустил прямо мне в лицо струю дыма. Дым был не табачный, а какой-то другой, едко-пряный и удушливый. От него тут же защипало в глазах и запершило в горле. Для меня, никогда в жизни не курившего, это было совсем непривычно, и я тут же закашлялся; глаза заслезились.
— Ничего, терпи! — подбодряющим тоном сказал шаман.
Он сделал несколько шагов и снова, сделав затяжку, обдал меня дымной струей, но теперь уже несколько сбоку. Затем он еще несколько раз проделал эту процедуру, обходя и обкуривая меня со всех сторон.
— Все, выходи! — скомандовал он. — Теперь иди к костру!
Я вышел из дымного облака, продолжая откашливаться. Етэнгэй тем временем взял одну из лежавших на земле охапок и бросил в костер. Пламя тут же с радостным треском охватило ветки; вверх взвились клубы сизо-белого густого дыма. Приблизившись, я увидел, что для костра были приготовлены ветки можжевельника. Дым от него был несколько приятней, но ненамного.
— Иди вокруг костра! — распорядился старик. — И не спеша!
Я стал медленно обходить костер. Тем временем Етэнгэй подбросил в огонь еще веток, и костер разгорелся сильнее. Мне становилось жарко.
«Боже мой, чем я занимаюсь?!» — вертелась в голове одна мысль.
Но тут произошло нечто такое, что совсем повергло меня в смятение. Я вдруг увидел, что поблизости стоит Айын! Я не заметил, когда она появилась рядом, и в первый момент ее не узнал. Она была одета совершенно по-шамански! На ней было национальное одеяние, похожее на то, в которое был одет Етэнгэй, — нечто среднее между рубахой и платьем с длинными широкими рукавами, расшитое бисером и кусочками кожи. На шее висело большое ожерелье из звериных клыков, а на запястьях — какие-то причудливые металлические браслеты; волосы были повязаны лентой. В руках она держала бубен — тот самый, который я видел в хижине. Косметики на лице не было, но зато оно было разрисовано черными и красными полосами. Вот теперь она действительно выглядела, как настоящая шаманка! В ней не было ничего общего с той импозантной миловидной дамой, с которой я вчера пил кофе на кухне.
Я несколько секунд стоял как истукан, не веря своим глазам и не в силах оторвать взгляда от такого зрелища. Для меня это было настоящим театром одного актера!
— Не отвлекайся! — вернул меня к делу окрик старика.
Я побрел дальше. Трудно описать, что творилось у меня в голове. Етэнгэй, ни на секунду не отлучавшийся от меня, продолжал подкидывать ветки в костер. Огонь разгорался все с большей силой. Жар нарастал, и я стал обливаться потом. Дышать становилось все труднее, голова кружилась.
— Теперь в другую сторону! — скомандовал старик, неотрывно наблюдавший за мной, и сделал Айын рукой какой-то знак.
Я развернулся и стал описывать круг в обратном направлении. Одновременно Айын, пританцовывая, начала равномерно ударять в бубен. Он отзывался каким-то странным глуховатым гудением, к которому добавлялось звонкое дребезжание многочисленных мелких колокольчиков по краям.
Жара стала почти нестерпимой. Я ничего не видел: катившийся с меня градом пот и слезы застилали глаза. Я слышал только удары бубна, которые словно намеренно были синхронизированы с ударами сердца. Каждый удар отдавался в голове и проникал в самые глубины моего существа. Постепенно жара стала отступать, и я почувствовал в теле необычную легкость. Через некоторое время я перестал ощущать землю под ногами и даже свое тело. Потом для меня вдруг исчезли и жар, и едкий дым: я словно впал в какой-то транс, продолжая двигаться вокруг костра как бы по инерции. Из всех ощущений остались только эти непрерывные удары, которые вытеснили из моего сознания всю действительность, — как будто я весь превратился в одно огромное сердце, которое с каждым ударом увеличивалось в размерах! Оно раздувалось, не прекращая оглушительно биться, пока не заполнило весь мир, всю Вселенную. Это было неописуемое, захватывающее дух чувство — пульсировать в ритме со всем сущим, быть самим этим пульсом!
Потом сердцебиение начало замедляться, и сердце съеживаться. Удары стихали и раздавались реже. Это продолжалось до тех пор, пока источник пульсаций не стал совсем медленным и тихим. Несколько секунд я чувствовал себя воронкой, втягивающей эти биения, и в какой-то момент центр этой воронки оказался у меня в груди. Звук почти затих. Я открыл глаза и сделал несколько судорожных вдохов. После угасания вселенского ритма внутри царила какая-то опустошенность.
Костер уже догорал. Я стоял около него, по-прежнему в чем мать родила, весь пропахший дымом, не в состоянии прийти в себя. Айын и Етэнгэй стояли в двух шагах и смотрели на меня — похоже, им было весело от этой затеи. В руках у каждого из них было внушительных размеров ведро с водой. Не успел я сообразить, что они собираются сделать, как они по очереди окатили меня ледяной водой с разных сторон. Я аж подпрыгнул.
— Ну, как самочувствие? — с иронией в голосе осведомился старик.
— Да вроде… ничего, — отфыркиваясь, ответил я. Внезапный холодный душ и вправду оказал отрезвляющее действие.
— Держи, — Етэнгэй протянул мне огромное махровое полотенце.
Я обтерся. После всей этой процедуры ко мне вернулась бодрость. Айын тем временем опять скрылась в хижине.
— Теперь тебе предстоит прогуляться по Нижнему миру, — сказал Етэнгэй. — Для этого тебя нужно на время закопать в землю.
— В землю? — тут я снова чуть не лишился дара речи. Этого мне только не хватало! А я-то полагал, что на сегодня мои мытарства закончены.
— Да, земля обладает огромной целительной силой. Ведь все мы — ее дети. И солнца, конечно, — ответил старик. — Она тебе обязательно поможет.
С этими словами он дал мне знак идти за собой. Мы подошли к неглубокой канаве, дно которой было выстлано шкурами.
— Это я специально для тебя вчера выкопал, — пояснил шаман. — Здесь тебе надо лежать неподвижно.
— И… как долго? — упавшим голосом спросил я. Такое времяпрепровождение трудно было назвать привлекательным.
— До тех пор, пока не вернешь силу, — без всякой жалости отрезал шаман. Потом, видя мою удрученную мину, добавил уже мягче: — Пойми, все это нужно, прежде всего, тебе самому, хотя ты этого усвоить пока не в состоянии.
К нам подошла Айын. Она принесла еще три оленьи шкуры, одна из которых была скатана в виде валика.
— Это тебе, чтобы не замерзнуть, — сказала она. — Этой оберни тело, а вот этой — ноги.
Они с дедом помогли мне обернуться в шкуры, которые показались мне страшно неудобными и колючими, и улечься в яму на спину. Под голову Айын положила мне валик из шкуры.
— Удобно? — спросил Етэнгэй. Я увидел в руках у него лопату.
Я ответил, что пока вполне терпимо, даже уютно.
— Ну и прекрасно! — сказал старик и начал забрасывать меня землей. Когда меня всего покрыл слой сантиметров двадцать толщиной, он остановился. Снаружи у меня торчало только лицо. Я испытывал, наверное, то же, что и туго спеленутый младенец.
«Или личинка в коконе», — подумал я, и самому мысль показалась смешной. «Личинка кого?» — тут же спросил я себя, и от этой мысли стало не по себе. Мне вспомнилось, как однажды, еще во время учебы в университете, Виталий говорил, что человек рождается для того, чтобы осуществить свою индивидуальную эволюцию. Он тогда пояснил, что это можно проиллюстрировать на примере неуклюжей безобразной гусеницы, которая, проходя через стадию куколки, превращается в свободно порхающую прекрасную бабочку. Но люди в большинстве своем предпочитают оставаться гусеницами; некоторых что-то подталкивает к развитию, но они застревают на всю жизнь в состоянии куколки; и лишь единицы становятся бабочками. Тогда эта метафора произвела на меня сильное впечатление. Удалось ли ему самому стать бабочкой? И если удалось, то где сейчас она порхает?
Занятый этими размышлениями, я не заметил, как Айын со своим дедом оставили меня одного. Сначала я пребывал в некотором возбуждении; в голове мелькали тревожные мысли о том, сколько мне придется пролежать здесь. Но постепенно на смену беспокойству пришли умиротворение и расслабленность. Все эмоции куда-то улетучились. Холода не чувствовалось — шкуры и вправду хорошо сохраняли тепло и уже не казались такими колючими. Я пролежал так полтора или два часа — трудно было сказать, так как время для меня будто остановилось. Потом послышались шаги. Передо мной снова появился Етэнгэй, но Айын с ним не было. В руке он держал какой-то небольшой предмет. Я пригляделся и скорее догадался, чем узнал, что это был национальный музыкальный инструмент, наподобие губной гармошки, который часто звучит в фильмах про северные народы. Как же он называется, думал я, где-то ведь то ли слышал, то ли читал, но сейчас не вспомню, варган, кажется, или хомуз?
Мне пришла в голову забавная мысль, что Етэнгэй пришел петь мне колыбельную, и я заулыбался. Но тот как-то не разделял моего веселья. Сев на чурбак рядом со мной, он строго сказал:
— Сейчас смех в сторону! То, что сейчас я буду делать, для тебя очень важно. Закрой глаза и старайся сосредоточиться на звуке! Он унесет тебя в Нижний мир. Дыши глубоко и медленно. И главное — ничего не бойся, я буду помогать тебе.
***
Сказанное Етэнгэем сразу вернуло меня в настороженно-собранное состояние. Я закрыл глаза и стал дышать, как мне велел шаман. Через минуту я услышал странные повторяющиеся звуки — вибрирующие на низкой частоте, они вызывали в голове и всем теле что-то вроде ответной щекотки. Все мысли и чувства куда-то вмиг исчезли, остались пустота и эти завораживающие звуки. Потом я перестал различать промежутки между ними. Они превратились в одну басовито-обволакивающую ноту, которая лилась и лилась, как бы растекаясь вокруг своего источника во всех направлениях мягкими волнами и заполняя все окружающее пространство. Чуть позже звук превратился в сплошное нарастающее гудение, к которому постепенно подключилось все сущее. Теперь у звука не было отдельного источника, он шел откуда-то снизу, казалось, из самых земных недр, во всех направлениях — за облака, за горизонты, сквозь все времена и пространства. Я понял, что слышу голос самой Земли. Она была живым организмом! И она непрерывно разговаривала со всем, что двигалось, чувствовало, дышало, — со всем живым на ее поверхности!
Внезапно передо мной, подобно цветному слайду, вспыхнуло осознание себя здесь и сейчас. И тут же вся моя жизнь стала прокручиваться перед глазами во времени назад, как если бы на каком-то внутреннем кинопроекторе была записана вся моя биография, и сейчас я смотрел фильм о самом себе, но в обратном порядке. В памяти с мельчайшими подробностями, которые казались навсегда похороненными в каких-то неведомых внутренних тайниках, вспыхивали и исчезали яркие картины моей работы, студенчества, школы, детства. У меня захватило дух от ретроспективной панорамы собственной жизни, которая разворачивалась на моих глазах. Это было что-то грандиозное, не передаваемое словами, — я словно заново проживал свою жизнь! Даже первые смутные впечатления и воспоминания детства, младенчества — даже эти мгновения вспыхивали насыщенными красками, звуками, запахами. Это все было — и это происходило снова, в настоящий момент! Я вновь смотрел на мир глазами ребенка и впервые познавал его — он казался таким огромным, таинственным и прекрасным!
Кино продолжало крутиться назад. Я видел себя катающимся на санках с горки; бегущего на нетвердых еще ногах по зеленой лужайке; слышал материнский голос, который звал меня по имени; видел себя на руках у отца, который подбрасывал в воздух и ловил меня, визжащего от восторга; видел лицо матери, склонившейся надо мной — маленьким комочком, хнычущим в своей детской кроватке. Потом я услышал свой первый крик — крик, которым я возвестил о своем появлении на свет! Я был новорожденным! Потом меня поглотил мрак, все ощущения исчезли, но я был, я сохранял осознание себя и продолжал существовать! Единственное, что я чувствовал, — абсолютную защищенность и уют; я был един с чем-то большим и бесконечно родным, что давало мне жизнь, питало и оберегало меня. Я понял, что был эмбрионом в материнской утробе!
Потом и это ощущение растворилось в небытии. Остался только непрерывный низкий гул, заполнивший весь мир. Я чувствовал, как все мое существо входит в резонанс с этим всеобъемлющим гудением, как оно растворяется, подобно кусочку сахара в стакане чая, как оно сливается с этим гулом в общем непрерывном потоке и становится его частью. Я уже не был чем-то отдельным — я был одним целым с этой вездесущей вибрирующей энергией, не имеющей ни начала, ни конца.
Затем звук стал менять тональность и как бы расщепляться на различные оттенки и обертоны. Что-то стало меняться то ли в самом звуке, то ли в моем восприятии — этого нельзя было различить, потому что отдельно не существовало ни меня, ни звука, ни моего восприятия. Было только непосредственное переживание того, как звуковые волны, — вибрирующие сначала в унисон, потом на разные лады — во мне, снаружи и повсюду — стали приобретать качество цвета. Это было ощущение, совершенно непереводимое в слова, — звуки и цвета воспринимались как аспекты чего-то общего, изначально единого и бесконечно глубокого. То, что было окружающей реальностью, каким-то одним непостижимым способом виделось и слышалось одновременно! Ко мне словно медленно возвращалось зрение, способность различать цвета и светотени, но оно было каким-то особенным. Это было чувство, более всего похожее на зрение, но оно воспринимало все окружающее не с поверхности, а как бы изнутри. Оно казалось дополненным и усиленным осязанием, как будто всякая вещь имела свой неповторимый вкус и фактуру, и я пробовал все глазами, как языком и руками одновременно. Точнее это ощущение мне было бы не передать.
То, что развертывалось передо мной, поражало своим великолепием. У меня не было ни органов чувств, ни вообще тела — я парил над землей на высоте птичьего полета. Подо мной простиралась все та же тундра, трава, камни, глубоко вверху — высокое небо и неспешно плывущие в нем облака. Но все светилось и мерцало каким-то неярким светом, идущим изнутри. Свет был неопределенного цвета, скорее желтого, но переливающимся всеми оттенками, и это был теплый, живой свет! Все вокруг было живым — даже камни!
Я купался в самом океане жизни, я чувствовал биение ее пульса, я был ничтожно малой ее единицей и находился в неразрывном единении с ней. Никакой разделенности внутри этой изначальной слитности просто не могло существовать — такое состояние было просто иллюзией, в которой я почему-то так долго пребывал до сих пор. Это было изумительное переживание.
Я ощущал себя всеми формами жизни — и чайкой, несущейся над морским простором; и кречетом, который пикировал над тундрой, высматривая добычу. Я испытывал то же, что и песец, вынюхивающий леммингов под снегом; то же, что и сам лемминг, забившийся в страхе в свою глубокую нору. Я был северным оленем, призывающим самку, и был голодным волком, идущим по его следу. Я слышал, как пробуждается в мерзлой почве, растет и тянется вверх весенняя трава; чувствовал, как деревья радуются солнцу. Это была извечная, непрекращающаяся драма жизни, бесконечная борьба за существование, и я был ее наблюдателем и непосредственным участником.
И еще в этой субстанции жизни было что-то такое, что я постоянно — видел? ощущал? — нечто вроде завихрений, больших и малых, самой разной формы, которые возникали, трансформировались и рассеивались, ни разу не повторяясь, как будто стремясь стать чем-то, во что-то оформиться. Они вели себя тоже как отдельные, самостоятельные существа, но у них не было ни тела, ни какой бы то ни было вообще биологической организации. Вихри эти, как я понял, были какими-то пробными заготовками живых форм, с которыми экспериментировала сама жизнь. Это непрерывное творчество природы было совершенно захватывающим зрелищем — любоваться им можно было бесконечно.
Вдруг что-то — то ли изнутри, то ли снаружи — сконцентрировало меня из этой среды, собрало воедино мою энергию, все, что ранее было мною, и я осознал себя снова локализованным в пространстве — в качестве одного из таких вихрей! Я мог принять любую форму, стать кем угодно. Ощущение, что это возможно, было, пожалуй, самым сильным. Но желания становиться кем-то не было, было другое невыразимое желание — что-то исправить. Что-то было не так между всем миром и мною, какой-то баланс был нарушен, какая-то неопределенная часть меня самого чувствовала это. Через короткое время это ощущение усилилось настолько, что заполнило всё мое существо и превратилось в неодолимое, как жажда воздуха при удушье, желание, или, скорее, намерение, вытеснившее все остальные чувства и рвущееся наружу. Оттого вдруг из меня во все стороны выбросились какие-то светящиеся нити — так далеко, что и вообразить невозможно. В следующий миг по этим нитям ко мне устремился некий импульс неописуемой силы, как будто по ним сквозь меня пустили ток чудовищного напряжения.
Перед глазами вспыхнул и погас яркий свет. Это сопровождалось ударом, который потряс все мое существо, будто в меня попала молния. В течение какого-то времени я чувствовал себя громадной аккумуляторной батареей, которая заряжалась от бесконечно мощного источника. В меня вливалась энергия, которая делала меня прежним, но переход обратно не давался. Меня словно сковал паралич и удушье. Грудь охватил огненный спазм. Я не мог вдохнуть и корчился, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. В голове мелькнуло, что мне приходит конец.
— Дыши! Дыши глубже! — донесся до меня голос Етэнгэя с какой-то недосягаемой высоты.
Я сделал судорожный, всхлипывающий вздох и открыл глаза. Я лежал в своей яме, но одна рука была высвобождена наружу, и Етэнгэй держал меня за нее. Спазмы постепенно отпускали меня. Я лежал, как бревно, делая жадные вдохи, и слышал, как колотится сердце. Потом по всему телу начались какие-то слабые покалывания, которые распространялись и становились все чаще и сильнее. Ощущение собственного тела и привычной реальности медленно возвращалось. Етэнгэй, не отпуская моей руки, одобрительно глядел на меня.
— С возвращением в Средний мир! — произнес он. — Мы старались не зря. Ты вернул свою силу.
По этим словам я понял, что мое путешествие в Нижний мир закончилось.
Я выбрался из своей земляной постели и отряхнулся. Был уже вечер — наверное, часов десять. Етэнгэй с удовлетворением окинул меня взглядом.
— Ну вот, уже ближе к делу! — воскликнул он. Глаза его блестели. В его радости было что-то непосредственное, даже детское. — Теперь можно двигаться дальше!
Действительно, мне стало заметно лучше, как будто где-то внутри раскупорился доселе запечатанный сосуд с энергией, а с плеч свалилась тяжелая ноша. Дышалось теперь свободно, во всем теле и в голове чувствовалась какая-то легкость, даже, я бы сказал, окрыленность. Никаких экспериментов над собой мне более испытывать не хотелось.
— Куда еще дальше? — недоуменно спросил я. — И зачем?
— Сегодня уже никуда. Сейчас попьем чаю и будем отдыхать. А завтра с утра пойдем в лес — будем собирать магические грибы. Они помогут тебе посетить Верхний мир.
— А что я там-то забыл — в Верхнем мире? — спросил я, но тут же вспомнил, что пообещал старику выполнять все, что тот скажет, и поспешил замолчать.
— Тебе надо побывать там, чтобы восстановить равновесие. Человек, который не подготовлен, после того, как побывал внизу, должен, скажем так, войти в контакт с энергией другого рода. Иначе Нижний мир может навсегда притянуть его к себе.
Действительно, все испытанное только что в Нижнем мире было столь притягательным, что в один из моментов мне хотелось остаться там навсегда. Я представил такой вариант развития событий, и мне стало жутковато.
— Как получают самую прочную сталь? — добавил Етэнгэй. — Сначала ее раскаляют добела, а потом опускают в холодную воду. Вот так и твоя душа должна закалиться в двух разных для нее средах.
— Етэнгэй, а каких духов ты от меня отгонял? Они действительно существуют, или это просто образное выражение для чего-то другого?
Старик ненадолго задумался, потом медленно — видимо, чтобы сказанное после пережитых испытаний до меня дошло, — выговорил:
— Для человека, чье восприятие ограничено Средним миром, никаких духов не существует. Но для того, кто видит, как все обстоит на самом деле, Нижний мир населен самыми разнообразными формами жизни. Он просто кишит ими. Это своего рода сгустки живой энергии, которые в силу своей, как бы тебе лучше сказать… организации могут существовать только там. Энергия Нижнего мира позволяет им быть относительно устойчивыми. Ты наверняка видел их там. В Средний мир, а тем более в Верхний для них дорога закрыта, это не их среда. Но при определенных условиях они могут взаимодействовать с существами из Среднего мира, в том числе и с людьми. Чаще всего это происходит, когда шаман или кто-то из людей тем или иным способом преодолевает условные границы между Средним и Нижним мирами. Это может быть и взаимно полезный обмен энергиями. Но бывает и не такое полезное для нас, людей, взаимодействие. Говоря проще, они могут питаться нашей энергией. Это происходит в том случае, если наша собственная организация нарушена или ослаблена. Кстати, в том и заключается настоящая причина многих болезней. Но эта тема большая и к тому же сейчас для тебя не столь важная. Тебе они уже не угрожают, лучше сейчас сосредоточиться на другом.
Я представил себе картину невидимых хищников, пожирающих энергию ничего не подозревающего человека, и мне действительно захотелось оставить эту тему.
Мы зашли в жилище Етэнгэя. Старик достал откуда-то несколько заскорузлых кусков вяленой рыбы и дал мне. Жевать ее было непросто, но она показалась мне райской пищей, так как за день я проголодался основательно. Тем временем шаман заваривал чай из каких-то трав.
— А где Айын? — оглядываясь, спросил я. Было большое желание видеть ее снова.
— Она покинула нас ненадолго, — ответил старик неопределенно. — Ей, как и тебе, надо восстановить силы. Видишь ли, тот, кто помогает новичку путешествовать за пределы Среднего мира, тоже теряет много энергии. Но ты ее скоро увидишь.
Эти слова пролили мне бальзам на душу.
После того, как мы подкрепились и попили чаю, Етэнгэй указал мне место для ночлега — на шкурах у стены.
— Спи! Завтра тебе тоже предстоит потрудиться, — сказал он, укладываясь.
Сон сморил меня мгновенно.
